Откуда берутся ЛГБТ-беженцы
Я ненавижу, когда люди говорят «ты выбрал переехать из России во Францию». Это не выбор.
Это не я переехал из России — это Россия переехала меня.
И даже теперь, спустя два с половиной года после отъезда, мне приходится каждый день жить с этим страшным грузом. И я не избавлюсь от него никогда, до самой своей смерти.
Сколько бы я ни старался что-то объяснить, никакой собеседник — кроме тех, кто прошел через то же самое — не получит даже приблизительного представления об этой боли. Потому что я говорю людям про какие-то разрозненные факты — как меня и моих близких избивали и душили в автозаках, как я помогал Роре бежать из страны. Как мы хоронили Лешу Давыдова. Как менты предлагали нам с Леной «сосать им болты». А люди делают постные лица и кивают — «ах, кошмар». Но через полминуты они уже, в общем-то, забыли об услышанном и живут дальше своей жизнью.
А мне _никогда_ этого не забыть.
Никому не объяснить, что самое страшное — не те моменты, которые кажутся самыми страшными со стороны. Самое страшное — это когда ты утром идешь на занятия и думаешь, что ты физически не можешь больше с этим жить. И что, наверное, лучше всего пойти и в знак протеста порезать вены на Красной площади. И ужас в том, что это не какой-то взрыв негодования. Это свинцово-серая, усталая и будничная мысль.
Самое страшное, что, пережив все это, ты наполовину мертв.
И темное, слепое бешенство охватывает меня в тот момент, когда я вижу, что даже близкие мне люди в большинстве случаев не видят и не понимают разницы между беженцем и человеком, который переехал в другую страну, потому что ему захотелось там учиться, жить или работать. Это неописуемое чувство — словно кто-то наступает грязным сапогом на мою окровавленную и растерзанную жизнь.
Автор сайта Big5.ru
