Наши домашние питомцы: что скрывает наша любовь?

домашние питомцы

Наши домашние питомцы. Между нами – долгая история любви.

В нашем чувстве к ним есть восхищение, страхи, нежность. Рассмотрим с пристрастием, чем необычна эта любовь.

«Мой домашний питомец — мое второе Я»

Мы знакомимся с ними с колыбели: младенец с самых первых дней оказывается в окружении игрушечных зверей. Так принято, и мы не особенно задумываемся о том, зачем покупаем плюшевых медведей, зайцев или собачек. Скорее всего, наши действия – это отголосок верований далеких предков, уповавших на то, что звери-обереги защитят ребенка от злых духов… Но в психической жизни младенцев мягкие игрушки играют другую роль.

«В раннем возрасте дети постоянно нуждаются в присутствии матери и, когда ее рядом нет, могут прижимать к себе или сосать мягкую игрушку (впрочем, точно так же, как уголок одеяла), – говорит психоаналитический психотерапевт Елена Ратнер. – Мягкая игрушка становится так называемым «переходным объектом», в каком-то смысле она заменяет мать, помогает справиться с временной разлукой, снижает тревогу. Тактильные ощущения чего-то теплого, пушистого, мягкого, приносившего успокоение в детстве, хранятся в нашей памяти. Возможно, поэтому нам, уже взрослым, так приятно обнимать и гладить собаку или кошку».

Маленькие дети воспринимают домашних животных как свое отражение: их молчание, уязвимость и зависимость им хорошо знакомы. «Ребенок не чувствует различия между собой и животным, – отмечал основатель психоанализа Зигмунд Фрейд. – Только взрослый человек становится настолько чуждым животному, что оскорбляет другого, называя его именем животного». Что же остается в нас от детских лет, когда животные были объектом нашей ранней привязанности? «Сочувствие к их судьбе, – отвечает зоопсихолог Эрик Бонфуа, – склонность сопереживать им и успокаиваться рядом с ними».

Наши домашние питомцы — это наши психологические двойники.

«Я его люблю, потому что он меня любит»

Мы легко приписываем животным чувства людей, черты характера и мотивы поведения (это явление получило название «антропоморфизм»). Собаке – верность и преданность, кошке – ласковость и чуткость. Даже попугай нас «нежно целует» своим клювом. «Он любит меня!» – в этом убеждены владельцы домашних животных. Ведь как радуется моя собака, как она прыгает и повизгивает от восторга, когда я прихожу домой, – ну конечно, она скучала по мне. А как тонко понимает меня моя кошка: когда у меня ноет травмированное колено, она приходит и «вылечивает» боль. И главное (кажется нам) – они любят нас такими, какие мы есть, им все равно, успешны ли мы, счастливы ли, красивы ли.

«За этой фантазией может скрываться тоска об утраченном рае безусловной материнской любви, – комментирует Елена Ратнер. – Ребенка в раннем детстве мать любит просто за то, что он есть. Взрослея, мы все реже получаем такую любовь от других людей. Память о ней, потребность вновь пережить это сильное чувство провоцирует многих из нас невольно «очеловечивать» животных, проецировать на них свое желание быть любимыми без всяких условий». Эрик Бонфуа добавляет: «Склонность к «антропоморфизму» чаще проявляют те, кто испытывает трудности в отношениях или переживает финансовые проблемы. Домашнее животное помогает забыть об этих сложностях, потому что мгновенно реагирует на потребность хозяина в привязанности и любви».

Наши домашние питомцы — это безусловная любовь, которой не нужно добиваться.

«Человек виноват перед животным»

«Главные чувства, которые современный человек испытывает к животным, – вина и сострадание», – считает писатель и философ Тристан Гарсиа. Животные перестали быть для нас возвышенно-загадочными, как в эпоху романтизма, и больше не являются нашими со-работниками, как в сельской культуре, которую уничтожила урбанизация. Теперь «животные становятся объектом проекций для наших угрызений совести». Мы особенно чувствительны к их страданиям в те моменты, когда… одни люди обращаются как со скотом с другими людьми.

Парадоксальным образом сегодняшнее движение за права животных выросло из холокоста. Есть очевидная связь между промышленным забоем скота и тем, как было организовано массовое уничтожение людей, поэтому изначально среди защитников животных в США и Европе было немало тех, кто сам пережил холокост, и их детей. Чтобы освободиться от чувства вины, с точки зрения философа, нам важно не столько защищать юридические права животных, сколько развивать формы общей жизни, кооперации с ними, восстановить осязаемые повседневные связи с разными живыми существами. А значит, укреплять в себе наши лучшие качества как людей и одновременно признать животную часть, скрытую в каждом из нас.

Наши домашние питомцы — это замещение чувства вины перед людьми.

«Я люблю все, что мне принадлежит»

Все мы разные, и питомцев выбираем разных. «Наше отношение к животным часто зависит от их внешних данных, привлекательности, наличия шерсти (приятно) или слизи (неприятно)», – пишет зоопсихолог Хел Херцог. Особенную нежность вызывают животные-малыши. Естественную привязанность ко всем, кто походит на младенца, – к котятам, щенкам, утятам – этологи называют «реакцией опеки». Детеныши животных схожи с маленькими детьми – они лобастые, с большими головами, большеглазые, щекастые и неуклюжие. Эти черты, по мнению этолога Конрада Лоренца, служат триггерами, мгновенно пробуждая в нас родительское чувство.

Кто-то любит маленьких, кто-то крупных, кто-то чистопородных, кто-то дворняжек. А кто-то готов выложить изрядные суммы за длинную родословную, предвкушая, как эффектно будет смотреться с «модной» в этом сезоне или дорогой собакой. В этом случае живое существо становится материальной ценностью наряду с брендовой одеждой, дорогой иномаркой и загородным коттеджем. Или, наоборот, единственной статусной вещью, компенсирующей отсутствие прочих символов успеха. «Животное словно подтверждает достигнутое хозяином процветание, – объясняет Елена Ратнер. – Окружающим этот человек может казаться излишне самовлюбленным. Но на самом деле в глубине его души скрывается ребенок, уверенный в собственном несовершенстве и несправедливости доставшегося ему жизненного удела. Он вынужден самоутверждаться за счет внимания окружающих – только так он может (на время) поверить в то, что действительно чего-то стоит». 

Наши домашние питомцы — наш материальный актив.

«Животные лучше, чем люди»

«Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак» – эту известную фразу можно встретить в блогах, на форумах и в соцсетях. «Так считают те, у кого в детстве были травмирующие эпизоды в отношениях с родителями или братьями-сестрами, – считает Елена Ратнер. – Став взрослыми, они не способны испытывать доверие к другим, им трудно принять двойственность, противоречивость отношений с окружающим. И возникает фантазия, что с домашними животными можно установить более безопасные (однозначные) отношения. Ведь они не предадут, не обидят, не причинят душевной боли».

Иногда за повышенной чувствительностью скрывается подавление садистических импульсов, добавляет психоаналитик Жан-Пьер Винтер. Он приводит случай своего пациента: «В начальной школе он говорил, что хочет стать мясником, и над ним насмехался весь класс. Спустя несколько лет на вопрос о профессии он стал отвечать, что будет ветеринаром. Его разрушительный импульс подвергся порицанию других людей и преобразовался в заботу о тех, кто был ранее объектом агрессии».

В конце концов, как заметил Мишель Монтень, «лишь из пустого и упрямого тщеславия мы предпочитаем себя всем другим животным». Тем более что нам нет нужды выбирать между любовью к людям и любовью к животным, потому что через любовь к животным человек спасает собственную человечность.

Наши домашние питомцы — простое решение  для тех, кто избегает сложных взаимоотношений.

«Я понимаю чувства своего домашнего питомца так же, как он — мои»

Вопрос о правах животных впервые поставил в конце XVIII века философ Иеремия Бентам в книге «Деонтология, или наука о морали». Рассуждая о разнице в отношении к людям и животным, он писал: «Что бы могло стать демаркационной линией? Способность мыслить или, может, говорить? Вопрос не в том, могут ли они рассуждать, могут ли они говорить. Но: способны ли они страдать?» Последующие открытия генетиков, биологов и этологов показали, насколько эти живые существа близки к нам. «Многие из них способны элементарно мыслить, – говорит этолог Борис Цирюльник, – млекопитающие и вороновые, например, имеют представление о смерти и способны страдать от утраты».

Наши домашние питомцы — это расширение взгляда на живой мир.

Граница между человеком и (другими) животными становится все более размытой, а то и вовсе исчезает. А распространение экологического сознания обостряет наше понимание общности судьбы всех живых существ на Земле.

по материалам сайта psychologies.ru

Оцените статью
Big5.ru
Добавить комментарий

 

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.