Существует ли Безграничная Любовь?

безграничная любовь

БЕЗГРАНИЧНАЯ ЛЮБОВЬ

В каждом из нас есть место для Другого

В женщинах и мужчинах, в детях и стариках, в эллинах и иудеях. У каждого свои Другие-любимые: у монашки — Иисус, у короля — подданные, у артиста — зрители. Так устроена социальная природа человека — мы не герметичны и нам предназначено жить в коммуникациях. Понятно же почему: человеческий детеныш не может сразу стоять на ногах, годы проходят, пока маленький становится большим. Его не унесешь в складке на животике от врага, мы не кенгуру, люди мы. Нужна защита, кто-то рядом, кто сможет помочь вырастить нового человека, защитить его и маму, обеспечить трансфер опыта цивилизации. Семья, институты образования, вот это все…

Но прежде всего ребенка надо зачать. И зачав, выносить, родить, выкормить. И для этого необходим Другой. Со своими традициями и опытом, со другими запахами и привычками. Другой — всегда Чужой. А значит непривычный, неприятный и трудный. Природа заложила в нас способы преодолевания границ между нами и Чужими, ведь нам как-то нужно преодолевать границы. Этот механизм расположен на темной стороне психики, в человеческом бессознательном. Имя ему — Любовь.

Мы поклоняемся Любви, как и всему, что сильнее разума. Идеализируем или обесцениваем. Восхищаемся или проклинаем. Но редко задумываемся — а как именно происходит падение наших внутренних стен, когда приходит время подчиниться внутреннему позыву редупликации себя? Хотя все давно известно, но только небольшому кругу специалистов по глубинной психологии. Назовем их аналитиками, убрав их этого термина всякие отсылки на дедушку Зигмунда: он писал свои труды так давно!

Недавно в одной беседе меня спросили: а Зигмунд Фройд актуален?

Нужно ли его читать простому врачу, не психиатру, не психотерапевту? Я задумался и оторопел от своего ответа — ни в коем случае! Фройдовские тексты сами по себе не имеют сегодня никакой ценности, сотни миллионов букв его книг, написанных маргиналом, страдающим от кокаиновой зависимости и разорванности своей личности, не сложились ни в одну полезную фразу. Фройд велик тем, что открыл метод. Принцип. Смысл. Вектор. Направление научного поиска. Претерпев несколько полных разворотов на своем пути к познанию человеческого бессознательного, он произвел на свет столько бессмыслицы, столько глупой и наивной ахинеи, что читать лучше не его труды, а краткую статью в википедии: Зигмунд просто вырыл котлован, в котором совсем другие люди связали арматуру смыслов, совсем другие построили опалубку и влили жидкий цемент, превратившийся в камень научного метода.

Кстати, метод этот отрицает ценность самого учения: это свободные ассоциации. Не строил Фройд ничего нового, он просто вынул мегатонны человеческих иллюзий, создав пространство для исследований и эмпирики, разрушив скалу человеческого тщеславия и самообмана.

Душа и Тело

И вернувший в науку смысл понятия «душа» — тайное и неосознаваемое содержимое человека, но как и в любом познании вовсе не такое прекрасное, как казалось раньше. Не черное и не белое, не хрустальное и не свинцовое. Живое. Как печень и почки, как кишки и кровь. То, без чего невозможна жизнь. То, что в отрыве от самого человека невозможно увидеть функционально. Что выглядит потрохами. Вы представляете свой желчный пузырь? Даже глядя на цветную картинку в анатомическом атласе или на рентгеновское изображение, вы не можете ощутить его консистенцию, запах. И о, Боже! — вкус. А патологоанатом может. Если ваш друг, с которым вы встречаетесь каждую пятницу и пьете пиво в баре, обсуждая футбол и политику однажды вам скажет: «а я работаю в морге и каждый день вскрываю умерших людей, чтобы выяснить, чем они болели и от чего закончилась их жизнь».

И вы посмотрите мысленным взглядом на себя, представите свое тело, которое принадлежит не вам, а ему, ощутите на секунду его жуткую власть над вами, потерю контроля над своей физической сутью, вы увидите в нем не собеседника, а жреца смерти, властного над тем, что не в вашей власти. И вы отодвинитесь, скрестите руки на груди, вспомните о защите — ведь вы ПОКА еще контролируете себя, свой мир и свое право сейчас и здесь не думать о смерти. Вряд ли вы захотите продолжать эту пытку. Возможно, сам разговор продолжится, на вашем лице отразится защитная улыбка и вы даже удивленно поднимете брови: о, как! И как? Но все это ляжет в иную плоскость. В уютную атмосферу паба влетит дыхание метели бытия, насыпав всего горстку могильного снега на пороге. Он растает спустя минуту. Но это нарушение. Это не порядок. Это покушение зимы на тепло. Проникновение через нашу границу чуждого.

Дверь и Тамбур

Так устроены мы: дверь — это наша граница. Мы либо здесь, где все по нашим правилам — товары-напитки, приятные люди, музыка и улыбки, даже драки по правилам — и там. За дверью, где зима и холод, где наша одежда не украшает нас и не скрывает наши недостатки, подчеркивая достоинства, где она — защита от снега и дождя. Так устроено наше сознание, всего лишь отражение природы вещей: мы в безопасности, пока есть дверь. Другой — тот, кто комфортен нам. Он не должен врываться, он не должен нарушать наши правила, он должен играть по ним. И не выдавать свою жуткую силу над нами — он обязан скрывать ее.
Дверь — это и есть любовь. Мы придумали тамбур. Чтобы снег таял в нем, чтобы сквозняк не сметал салфетки со столика. Чтобы завывание вьюги не заглушало репродуктор. Нас тревожит Другой. Он должен снять свои защитные одежды, входя. Тамбур — это ритуал.

Мы продаем себя дорого. Свадьба — ритуал. Обручение, предложение руки и сердца, свидание, цветок в подарок, комплимент, улыбка, открытый взгляд, слово «привет».
Фройд первым увидел это, открыв метод познания бессознательного. А последователи, отвергавшие миллиарды букв не отвергли главного — понимания, что дверь ведет не просто в тамбур, не на улице сугробы, а там — продолжение нас самих. И где граница? А далеко. На соседней улице, на краю города, в другом измерении. Наше сознание не может определить весь простор нашего бытования в своем теле. Телесная оболочка — не крепость. Наша психика больше, она включает этот холод и жуть, эту постоянную непогоду, бурю, дверь ведет не наружу, а внутрь.

Дверь, ведущая внутрь

Наша любовь — дверь внутрь, где живет наш внутренний другой, она открывается для другого внешнего, но он не заходит. И мы не заходим за себя. Мы просто выпускаем своего другого из тайных комнат, одеваем его в ритуальные одежды и наносим ему грим. Овал лица подходит? Рост? Комплекция и голос? И даже запах? Заходи, гостем будешь!

Бог не заходит в нас. Сын человеческий — да. Поэтому наши пророки важнее, что они — люди. Мы всегда держим наготове пространство в себе. Если не пришел человек, приходит пророк. Иисус, Мухаммад, Будда. Ошо, Харуки Мураками, Ленин, Муссолини, Гитлер. Ну или кто попроще.

Коронация — ритуал принятия Чужого своим.
Похороны — ритуал превращения Другого в Чужого.
Развод — ритуал омовения своего Другого, стирание грима, подготовка и грунтовка под новое лицо.
К объективной реальности вне нас это не имеет отношения.

Сначала Фройд думал, что холодный ветер за дверью — это запретная страсть к совокуплению. Потом решил, что там еще и смерть, агрессия, страсть убивать. Кантовский принцип Закона-Внутри-Нас Фройд опроверг, переселив это «внтури» за дверь, назвав социальным смотрителем в бессознательном. Мартин Хайдеггер был фашистом и атисемитом, он возмущался пошлостью фройдовских трактатов и примитивностью Зигмунда, но неофрейдистом он все же стал, введя понятие Дазайн, как тут-бытие, бытование. Собственно, этим он пытался описать интерьер перед дверью, в момент, когда дверь закрыта. Он не был психологом. Он просто любил Кьеркегора и Гитлера, за что и был изгнан с треском из науки. Нацистом он был идейным и носил свастику назло всем после денацификации. С тараканами был чувак. Но немецкий экзистенциализм основал все же именно он. А лавры достались последователям: Ясперсу и Франклу.

Безграничная Любовь в исследованиях

Сегодня так мило слушать спесивых психологов, проповедующих гештальт-терапию и экзистенциальный гуманистический подход, о том, что Фройд — это прошлый век и принижение роли личности. Мало кто из них вообще в курсе, что именно фройдовский термин Angst обозначил неодолимое опасение не-бытия-здесь, то есть тот самый холодый ветер из-за двери. Все мы дети старика Зигмунда, просто надо чуть внимательнее изучать матчасть.

У фашиста Хайдиггера, наследовавшего еврею-Фройду, есть ученик-грек. Православный философ и богослов, которого ненавидит РПЦ за абсолютно ясное понимание им пагубности византийской традиции. Но Христос Яннарас настолько велик и гениален, что даже духовник Путина Тихон Шевкунов аргументированно возразить не в силах. Какая там Русь Сакральная? Да все давно закончилось!

Яннарас написал сильнейшее философское эссе про любовь

По мотивам Песни Песней. Я приведу огромную цитату, на целую страницу:

«На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его, и не нашла.
Мы знаем, чего хотим от любви, но, похоже, что не знаем, что можем. Хотим: всегда неослабного очарования Другим, чтобы неизменные подарки от него всегда вызывали в нас желание любить. Хотим: чтобы он неограниченно любил нас, без ослабления, чтобы любил нас такими, какими мы есть. Чтобы любил также наши ошибки, наши неловкости и недостатки. Чтобы любил, а не просто терпел, даже броню нашего «Я». 

Наша прямая логика, ее односторонность подрывает саму себя. Любовь Другого — это единственный способ, чтобы разрушилась броня моего «Я». Стены самозащиты падают сами, когда Другой принимает меня без противопоставления своей собственной брони. Когда я не натыкаюсь ни на его права, ни на его логику, ни на его ум, ни на его добродетели, ни на его нужды.

Требование любви несовместимо с вымериванием, с частичностью и отрывочностью. Оно направлено к жизни, то есть к полноте связи. Чтобы другой давал нам прежде, чем мы попросим — чтобы ни разу не поставил нас на место просящего, чтобы никогда не посрамил нас в нашей нужде или жажде жизни. Чтобы ему всегда быть безудержным, чтобы всегда делать первый шаг, чтобы никогда не быть уставшим, печальным, безразличным. Мы хотим всего этого, но этого хочет для себя каждый из нас. И требует этого во имя любви, пытается посадить другого на скамью подсудимых, атаковать его, обратить в бегство. Говоришь, что любишь меня?

Где же тогда твоя любовь?

Наша человеческая природа играет с путем жизни в корыстолюбие. Поэтому обманчивостью любви мы и изучаем путь жизни. Не существует любви, которая не прошла бы фазу жертвенного самоотречения и всецелого самоприношения. Фазы жизни, когда применяется оружие естества, чтобы овладеть Другим, присвоить, заполучить его себе. С помощью этого оружия естество окапывает свои права, создает плацдарм для нападения, когда другой начнет открываться в своей собственной автономии, в требованиях своего собственного естества.

Любовь бывает или взаимно жертвенной, или раздором и разрывом — компромисса между ними быть не может. Терпение друг друга по привычке не служит сохранению любви, не служит этому также мазохизм терпеливого выжидания.

Компромисс есть отсутствие надежды — и не больше.

Разрыв же, наоборот, питает надежду на следующее чудо, которое продолжится. Следующий Другой примет меня без обладания, полюбит меня без меры. Поэтому мне нужен разрыв, насильственный и неотступный. Чтобы мне восстановиться целостным в девственности выжидания. И когда появится следующий Другой, вновь начнется игра, которая приведет нас в ту же ловушку нашей неумолимой природы.

Часто бывает так, что не успеют разрешиться одни «узы», как начинается экспериментирование с другими. Искренне — не ради поверхностной игры сиюминутного удовлетворения. Делаю ставку на жизнь, поэтому не могу отказаться от связи. Хотя у меня и остается привкус недостижимости, но все равно предпринимаю следующую попытку — имея открытую и кровоточащую рану от предыдущего разрыва.

Мне нужен этот разрыв, поэтому я и храню его с неослабной агрессивностью.

Другой во что бы то ни стало должен быть виновным, что я начинаю новую попытку, он должен быть ответственным — ни в чем другом моя попытка не находит себе оправдания. Агрессивность, хранение разрыва дает мне дополнительно уверенность в том, что нужно быть готовым к опыту следующих «уз». Новая любовь, и новая обманчивая радость. Все, как и прежде, преображается, будни опять похожи на праздник. Похожи, потому что где-то в закоулках уже прячется опыт недостижимости. Все опять становится праздником, но этот праздник уже не является полным, он приобретает напряженность выжидания.

Насколько новый Другой выдержит быть «моим спутником и богом», сколько сможет продержаться праздник на натянутой нитке. И когда напряженность опять приводит к разрыву, когда и в этот раз любовь становится тяжбой между твоими и моими правами, когда ты опять становишься виной моей скорби, тогда еще один уход в новую любовную связь опять дает надежду, что теперь все может стать прочным и неизменным. Сизифов труд в желании жизни. Сизифов труд, мучение от бесконечного чередования всегда новых завязываний любовных связей. Мы, люди, останавливаем свою жизнь на ложном чувстве, упрямо закрываем глаза перед реальностью.

Не отваживаемся увидеть в любви ошибки эгоцентризма, обманчивого чувства.

Могут ли существовать два таких человека, которые сохранили бы дар любви, ежедневно смиренно стараясь уклоняться от неумолимого пути естества? Возможно ли, чтобы существовали два таких влюбленных человека, которые, живя опьянением праздника, каждую секунду берегли бы себя от хитрости естества? Существуют ли случаи, чтобы чудо изумления от любви продолжалось, с ежедневным самопринуждением к самоотречению и самоприношению?»

Мелани Кляйн, описавшая проективную идентификацию, исследовала не сексуальность, а грудных детей. И наделила их все той же дверью — но с двумя подсобками. В одной идеализация, в другой — обесценивание. Она не читала Ясперса и Хайдеггера. И профессор Яннарас вряд ли увлекался расшифровкой ее тягучих текстов. Но написали они все об одном:

Как мы открываем в себе двери для любви
Как заряжаем свой конденсатор
И как уходит из него разница потенциалов

Безграничная Любовь!

Оцените статью
Big5.ru
Добавить комментарий

 

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.